Продолжая перечитывать экономического историка Сергея Нефёдова. Он описывает ситуацию, когда сверх эксплуатация крепостных крестьян во второй трети XIX века, вызванная «зерновой экспортной лихорадкой», сделала голод привычной приметой деревенской жизни.
«Помещики оставляли барщинным крестьянам мизерные наделы, едва обеспечивавшие прожиточный минимум при обычном урожае. Такая практика лишала крестьян возможности создавать запасы на случай голода.
В 1840-50-х годах широко распространилась практика сгона крестьян с земельных наделов; экспроприированные крестьяне должны были работать на барщине за «месячину» – месячные продуктовые пайки. Средний надел крестьян Черноземного района в конце XVIII века составлял 1,3-1,7 десятин на душу, к середине XIX века он уменьшился до 1,0-1,3 десятин на душу. Это была грандиозная экспроприация крестьянства, которая определила всё будущее развитие деревни: именно эта экспроприация была причиной крестьянского малоземелья, проблемы, впоследствии ставшей роковой для России.
По расчетам Л.Милова и И.Ковальченко надел, оставленный крестьянам, был той нормой, которая обеспечивала минимальные возможности для простого воспроизводства. В Рязанской губернии крестьяне имели 1 дес. пашни на душу, что при среднем урожае 1840-х годов давало им лишь 16,8 пуда чистого сбора. При этом необходимо было заплатить подушную подать, эквивалентную 1,4 пудам хлеба. Постоянно занятые на барщине, крестьяне практически не имели возможности зарабатывать деньги промыслами, поэтому, очевидно, их потребление было на уровне голодного минимума в 15 пудов.
Оброчные крестьяне имели такой же надел, что и барщинные – но вместо барщины, должны были платить оброк, эквивалентный в конце 1850-х годов 9-10 пудам. Оброчные крестьяне были вынуждены зарабатывать деньги для уплаты оброка ремеслом и отходничеством; И.Ковальченко и Л.Милов выполнили такой расчёт для Рязанской губернии и установили, что заработки оброчных крестьян не обеспечивали минимального уровня потребления.
В урожайные годы остававшегося у крестьян зерна ещё хватало на пропитание, но в неурожайные годы наступал голод. Неурожай и голод на Черноземье отмечался в 1833-34, 1839-1840, 1848, 1856 годах. «В голодные зимы положение крестьянина и его семьи ужасно, – писал в 1841 году А.Заблоцкий-Десятковский. – Он ест всякую гадость. Жёлуди, древесная кора, болотная трава, солома, – всё идет в пищу. Притом ему не на что купить соли. Он почти отравляется, у него делается понос, он пухнет или сохнет. Являются страшные болезни... У женщин пропадает молоко в груди, и грудные младенцы гибнут как мухи».
В 1847-1849 годах к голоду присоединились его обычные спутники – эпидемии, но вследствие постоянного недоедания огромных масс крепостных эпидемия холеры приняла катастрофический характер. Толпы нищих, как тени, блуждали по сёлам, прося милостыню; крестьяне питались мякиной и лебедой. Зимой к холере присоединились цинга и оспа. Причина распространения этих болезней, докладывал воронежский губернатор, «заключается преимущественно в недостатке питательной и привычной пищи». «Болезнетворное влияние это ещё более усиливается от недостатка в топливе, которое, в безлесных уездах, состоит большей частию из соломы, употребляемой на корм животным, с раскрытием даже избовых крыш».
В 1848 г. по данным Министерства внутренних дел только от холеры погибло 668 тыс. человек, а в целом по России число жертв эпидемии и голода в 1847-1849 годах составляло около 1 млн. человек».
