LiHoi Жалоба Опубликовано 15 июня, 2004 Михаил ВЕЛЛЕР БАЙКИ СКОРОЙ ПОМОЩИ ГОЛОВА Если медик циничен в силу профессии, то первокурскник - еще и в силу возраста. Шик первокурсника не просто позавтракать в анатомичке, но желательно облокотившись на выпотрошенный труп. Так устанавливаются нормальные рабочие отношения с бренной людской плотью. А уж санитарить в морге - законная студенческая халтура. Своя бравада в каждом деле. Правила высшего уже тона, аристократического, рекомендуют студенту иметь дома череп. Не муляж, а настоящий; атрибут священного и древнего ремесла медицины. Как наглядное пособие он полезен, чтобы учить кости черепа, коих числом - непосвященные и не подозревают - сто двадцать семь. Одновременно он является изысканным украшением интерьера и хорош как подсвечник, пресс-папье и чаша для вина на пьянках с обольщением девочек. Вещь в хозяйстве ценная. Он и денег стоит ощутимых. Студент и деньги - вещи совместимые редко и ненадолго. И наш студент решил обзавестись сим необходимым предметом просто и бесплатно. Наш студент подрабатывал в анатомическом театре. Анатомическом театр отличается от просто театра тем, что умершие от скуки во втором развлекают посетителей в первом. В чане с формалином, где плавали годами препараты, наш студент облюбовал подходящую бесхозную голову и в удобный момент ее выудил. Он аккуратно упаковал голову в полиэтиленовый пакет, обернул газетами и уложил в мешочек. И втихаря вынес. Через город в час "пик" путешествие с головой доставило ему своеобразные ощущения. В трамвае просили: да поднимите вы свою сетку; на улице интересовались: молодой человек, не скажете, где вы купили капусту; и тому подобное. Он снимал комнату в коммуналке, в общаге места не досталось. И, дождавшись вечером попозже, когда соседи перестали в кухне шастать, он приступил к процессу. Налил в кастрюлю воды, сыпанул щедро соли, чтоб ткани лучше отслаивались, погрузил полуфабрикат и поставил на плиту, на свою горелку. Довел до кипения, сдвинул крышку (можно списывать рецепт в книгу о вкусной и здоровой пище), полюбовался и удалился к себе. Лег на диван и стал читать анатомию, готовиться к зачету. С большим удовольствием повторяет по атласу кости черепа. Тем временем выползает по ночным делам соседка со слабым мочевым пузырем. Соседка - он любопытна по своей коммунальной сущности. Особенно неугомонна она до студента. А кого он к себе водит? А с кем он спит? А сколько у него денег? А что он покупает? А чего это он вдруг варит на ночь глядя, да в такой большой кастрюле? Он отродясь, голодранец, кроме чайника, ничего не кипятил, по столовкам шамает. Оглядывается она, приподнимает крышку и сует нос в кастрюлю. И тихо валится меж плитой и столом. Обморок. Нюхнула супчику. Неожиданное меню. Там и сосед вылазит, попить хочет, перебрал днем. Видит он лежащую соседку, видит кипящую кастрюлю, парок странноватый разносится. Что такое? Окликает соседку, смотрит в кастрюлю... А на него оттуда смотрит человечья голова. Дергается он с диким воплем, смахивает кастрюлю, шпарится кипятком да по ленинским местам, орет непереносимо, а кастрюля гремит по полу и голова недоваренная катится. На этот истошный крик хлопают все двери - выскакивают соседи. И что они видят: Сосед выпученный скачет, как недорезанный петух, и вопит, как Страшный Суд. Соседка лежит промеж плитой им столом, кверху задом, так что на обозрении только ноги и немалый зад, а верха тела за ним не видно, заслонено. А на полу в луже валяется обезображенная, страшная голова. И все в ужасе понимают так, что это соседкина голова. И тут в пространстве гудит удар погребального колокола, и потусторонний голос возвещает: - Это моя голова!... Тут уже у другой соседки случилось непроизвольное мочеиспускание. Прочие посинели и воздух хватают. А это студент, сладко усыпленный анатомией, вздрыгнулся от кухонного шума, в панике сердцем чуя неладное, тоже вылетел; в темноте коридора тяпнулся впопыхах башкой с маху о медный таз для варки варенья, который висел на стене до будущего лета, и в резонанс проорал упомянутую фразу не своим от боли голосом, искры гасил, которые из глаз посыпались. Хватает студент голову, дуя на пальцы, кидает ее в кастрюлю, возвращает на плиту, материт в сердцах честную глупую компанию. Соседу спускает штаны и заливает ожоги растительным маслом и одеколоном, остатками одеколона соседке трет виски и шлепает по щекам, она открывает глаза и отпрыгивает от него, людоеда, в страхе за людей прячется. Студент молит и объясняет. Соседи жаждут кары. Звонят в "скорую" - через одного плохо с сердцем. Ошпаренному особенно плохо на полметра ниже сердца. Обморочная заикается. Заикается, но в милицию звонит: а ну пусть разберутся, чья головушка-то! ...Обычно реакции медицины и милиции совпадают, но здесь разошлись решительно. Эскулапы валялись от восторга и взахлеб вспоминали студенческие развлечения; милиция же рассвирепела и приступила к допросу с пристрастием и даже применением физического воздействия: дал старшина анатому в ухо, чтоб вел себя потише и выглядел повиноватее. С гигантским трудом удержался он в институте, оправдываясь безмерной любовью к медицине и почтением ко все ее древним традициям. Голова же вернулась в анатомичку, студента же с работы в анатомичке выгнали, разумеется, с треском и со стипендии сняли на весь следующий семестр. К слову уж сказать, зачет по анатомии он с первого захода завалил. Балда. ШОК Пятый дивизион ленинградской милиции был не самый боевой. Он специализировался по охране кладбищ и памятников. Покойники же, равно как и памятники им, - народ в принципе спокойный и к бесчинствам не склонный. По пустякам не беспокоят и взяток не дают. Поэтому милиционеры скучали. Подхалтуривали слегка, конечно. Цветы с могил продавали, реже - могильные плиты в новое владение. И тихой их службе коллеги завидовали: вечная тишина, свежий воздух, от выпивки никто не отвлекает. Особенно завидовали дежурящим на Пискаревском кладбище. Там один сержант очень хороший промысел сообразил. Вечером, после закрытия мемориала, идет он к скорбящей Матери-Родине, снимает сапоги, снимает штаны, берет сачок и лезет в фонтан перед ней. И тщательно тралит. А в тот фонтан интуристы весь день кидают на прощание монеты. Глупый обычай, но прибыльный. Ефрейтор на атасе стоит, рядовой горсти мелочи в мешочки пересыпает. Потом брат рядового, летчик на линии Ленинград-Хельсинки, летит с портфелем рассортированной валюты (экипажи-то не досматривают) и закупает на все колготки. Жена ефрейтора, продавщица, продает их мимо кассы. Прибыль поровну. Такой сквозной бригадный подряд. Быть сержанту генералом! Процедура отработана. После ловли рядовой бежит за водкой, они в дежурке принимают, согреваются и скрупулезно считают в кучки: финмарки, бундесмарки, пятисотлировки и полудоллары. Выпьют, закурят и считают. Очень были службой довольны. Только сортира в дежурке не предусмотрено. А в общественный - ночью под дождиком - далеко и неохота. А тут сержанту в полночь приспичило по-большому. Вышел он: темь глухая, дождь шуршит; зашагнул за какую-то могильную чашу, присел, полы шинели на голову - Господи, помоги мне удачно отбомбиться. Употребил по назначению газетку "На страже Родины" - а встать не может. Он дергается, а его сзади с нечеловеческой силой тянут вниз. И тут где-то далеко за кладбищем часы бьют двенадцать ударов... Заверещал несчастный от ужаса, заупирался - но нет ему ходу. Гнетет его к сырой земле потусторонняя воля. Осквернил святое место, оскорбил прах - и костлявой рукой влечет его к себе покойник. Ни вырваться, ни вздохнуть и оглянуться нельзя - жутче смерти. Через полчаса вылезли подчиненные: куда запропастился? Ни зги во мраке, и только собака скулит в кустах гибельным воем. Цыц ты! Скулит. Подходят: это сержант сидит и скулит, глаза зажмурены, уши руками зажал, - а полой шинели прочно наделся на сломанное острие могильной оградки за спиной. Окликнули - скулит. Отцепили, подняли - скулит. Привели в тепло, застегнули штаны - скулит. Влили в него водки - крякнул и дальше скулит. Сначала они, сообразив, что к чему, ржали до колик, а потом испугались, потом надоело: хорош, мать твою, все! А он скулит. Утром на смене доложили и вызвали "скорую": сдали его психушникам. Пусть теперь им поскулит, полечится. Как пелось тогда - "Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд как будто не видна". А не фарцуй на милостыню с кладбища, не гадь на могилы. Или по крайней мере не пей на службе. Пей, но в меру. Все-таки у него, видно, совесть несчиста была. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты
Bednyajka Жалоба Опубликовано 16 июня, 2004 Правила высшего уже тона, аристократического, рекомендуют студенту иметь дома череп. Не муляж, а настоящий; атрибут священного и древнего ремесла медицины. Как наглядное пособие он полезен, чтобы учить кости черепа, коих числом - непосвященные и не подозревают - сто двадцать семь. Одновременно он является изысканным украшением интерьера и хорош как подсвечник, пресс-папье и чаша для вина на пьянках с обольщением девочек. Вещь в хозяйстве ценная. Поделиться сообщением Ссылка на сообщение Поделиться на другие сайты